Фильм, который построил Ларс

Чтобы зритель и критик на расслаблялся, режиссер делает из фильма гротескный каталог пыток — от расчленения женщин и таксидермии детей, до отрезанной лапки утенка (говорят, эта сцена особо шокировала публику в Каннах). При этом интересно наблюдать не только за эволюцией триеровской манеры шокировать, но и за тем, как на его козни ведется аудитория: в «Доме, который построил Джек», кажется, досталось и феминисткам, и поборникам семейных ценностей, и защитникам прав животных, и борцам за ЛГБТ-права. Конечно, ничего против каждого из них режиссер не имеет. Это не личная вендетта обидчикам, а скорее чистый эксперимент творца в попытке раздвинуть границы дозволенного в искусстве. Не спроста его лирический герой — убийца без какого-либо мотива. Своих жертв Джек не ненавидит, некоторых он даже успел искренне полюбить. Главного героя интересует механика процесса и художественность исхода. Как результат, в фокусе Триера не пытки жертв, а муки творца в стремлении создать свой шедевр.

Мысль эту легко подтвердит даже на уровне мелких поведенческих пристрастий Джека — он страдает от обсессивно-компульсивного расстройства (ОКР) и повышенной тревожности. Конвульсивные повторы, утомительные возвраты, нервные перестановки — какое-то время герой возвращается на место убийства в поисках нескрытых улик. Но подобно Триеру, который, очевидно, сам себя лечит (или закапывает глубже), Джек растет в собственном мастерстве. Как и любому гению, ему свойственны творческие ступоры. В огромной морозильной камере, где герой хранит своих жертв, к примеру, есть дверь, которую убийца никак не может открыть. Чем не метафора достигшего высот художника, упирающегося в стену?

Теперь у нас есть достойный наследник Патрика Бэйтмена, потому что Мэтт Диллон в своей роли устрашающе-хорош. Его Джек-аккуратист обладает незаурядным умом и чувством прекрасного. Не случайно в картине множество культурных и философских отсылок. Сам Джек ведет закадровый диалог с неким Верджем, выступающим, как психоаналитиком, так и настоящим проводником Вергилием. На фоне кровавых убийств они обсуждают живопись Боттичелли и Климта, поэзию Блейка и Гете, музыку Глена Гульда и готическую архитектуру. При этом любопытно, что Верджа сыграл Бруно Ганц — тот самый ангел из «Неба над Берлином» и Гитлер из «Бункера». Ох, Гитлер. О нем Ларс, конечно, не забыл, ровно как и о собственном изгнании. Режиссер как-будто дразнит каннский комитет фильмом в котором свои поступки лирический герой сравнивает с «творчеством» Гитлера, Сталина, Мао и Муссолини. Потому что этот гештальт, видимо, надо закрыть.

Впрочем ключевая и самая очевидная мысль картины состоит в том, что Джек — автопортрет Ларса. И это становится понятно задолго до того, как режиссер начинает любовно листать кадры из своих же предыдущих картин. Женщины, насилие, творческая импотенция — магистральные мотивы его фильмографии. Прокладывая своему персонажу дорогу в ад, режиссер как-будто и сам стремится к некому катарсису. И это не Джек карабкается по стене у языков пламени — это Ларс изо всех сил тянется к очищению. В таком случае искренне жалеть протагониста настолько же абсурдно, насколько логично. Этот маньяк ходил среди нас слишком долго. Слишком тяжело не очароваться его «творчеством».