Дени Лаван: «Неизвестно, кто был первым — я или мой персонаж»
Одесса, суббота, 11:20 утра. А если судить по градуснику — все 14:00 палящего солнца. Забегаю в прохладный холл отеля. «Как же в таком виде можно идти на интервью?» — смотрю на свое отражение в зеркальной стене, поправляю одновременно мятую футболку и волосы, хотя поправить, конечно же, хочется прежде всего лицо. Координатор интервью предупреждает — месье Дени русский понимаете лучше, чем английский. Я не теряюсь — уверенно протягиваю руку и как-то даже чересчур медленно говорю «Приятно познакомиться, я Анна».
Дени Лаван
Дени Лаван выглядит как трагический мим — на нем черные клоунские мешковатые штаны, черный жилет, тонкий шарф из шелка и внезапно старая синяя шапка, которую он то и дело перетаскивает то на левое, то на правое ухо. «Окей, — думаю с облегчением, — у нас один стиль сегодня».
Решаю тут же «сломать лед» и начинаю с шутливых извинений, мол простите, я вот тяжело дышу потому что бежала, а бежала, потому что проспала, а проспала потому что вчера ведь было открытие Одесского кинофестиваля и голова все еще мутная, а вам как церемония? Лаван понимающе улыбается — русский он учил в университетские годы и кое-что помнит. Правда, потом Дени тут же обращается к переводчице за помощью. Возможно, мой русский еще хуже.
«Мне церемония очень понравилась, но я недолго оставался на вечеринке, хорошо поспал зато». Дальше мой собеседник почему-то переходит на русский: «Я давно не пью алкоголь, поэтому у меня утро трезвое, нет тумана в голове». Понимаю, какое впечатление составила о себе и пытаюсь оправдаться, мол дело вовсе не в алкоголе, а скорее в пьянящей атмосфере фестиваля и прекрасных людях. Получается плохо. Хорошо хоть не заговорила о магии кино.
«Тем более там был охранник, который не хотел меня пускать на вечеринку из-за моего внешнего вида» — смеется Лаван. «Не может быть!» — молниеносно реагирую, после чего опять про себя отмечаю эксцентричный стиль месье Дени и, наверное, все-таки понимаю охранника.
Пока мы говорим о вечеринке, честно признаюсь Лавану, что проходила мимо него вчера на торжестве дважды и все два раза слегка оцепенела. «Просто вы для меня существуете только по ту сторону экрана, поэтому я сразу подумала, что попала в кино. А у вас так бывает?» Дени выдает универсальное для всех языков «хм» и начинает размышлять о других измерениях, в которых он очень часто себя чувствует: «Это даже скорее будто не в кино, а в каком-то романе. Для меня это довольно ежедневное ощущение, оттуда я черпаю вдохновение».
Уже на первых минутах беседы месье Дени выдает целый спектр эмоций, так что я ставлю наводящий вопрос о том, какую эмоцию ему как актеру сыграть сложнее всего. «Нет такой», — без тени позерства говорит Лаван, и тут же берется объяснять: «Когда есть эмоция, негативная или позитивная, радостная либо болезненная, это все можно передать. Для меня намного сложнее сыграть персонажа, который должен все время сдерживаться, это же настоящая пытка. А все остальное — динамика чувств, это просто».
Охотно верю и тут же напоминаю о фильме «Хорошая работа» Клер Дени, где он сыграл эмоционально закрытого экс-офицера, у которого проблемы с коммуникацией и скрытое гомосексуальное влечение к одному из солдат.
«Это немного другое понятие закрытости, потому что в нем все-таки чувствуется вулкан страстей — вдруг очень серьезно отвечает Лаван. — Галу (имя персонажа — ред.) холоден, но мы ощущаем его человечность. В финале этот вулкан взрывается, дав персонажу проявить себя. Такого героя было несложно сыграть».
«Кстати, о взрывающемся вулкане, у вас ведь отличная сцена в финале — дикий танец под «The Rhythm of the Night» группы Corona. Я, кажется, сам фильм так хорошо не помню, как ваши движения в конце». Лаван смеется и скромно благодарит. А я как-то очень странно продолжаю говорить о теле актера: «Я вот помню большинство ваших ролей «телесно», а диалоги могу забыть. Как круто вы в «Дурной крови» бежите под «Modern Love» Дэвида Боуи, или как вы, словно в бреду, танцуете вальс под фейерверки с Жюльетт Бинош в «Любовниках с Нового моста». А как это работает у вас?»
Кажется, я затронула трепетную тему, потому что Лаван тут же подхватывает мои рассуждения: «Вы очень правы, я изначально актер физический. Я ощущаю себя танцором, мимом, актером немого кино. То, что себя можно выражать словами, я понял намного позже. Тот же Леос (Леос Каракс, режиссер фильмов «Дурная кровь» и «Любовники с Нового моста» — ред.) увидел во мне эту телесность, потому и пригласил к себе в кино. Вот эти сцены танца и бега он предложил мне продумать самостоятельно, зная мою театральную школу».
Дальше Лаван окончательно становится на сторону «телесности»: «Слово, оно ведь все равно проходит через тело, оно как будто бы зарождается в нем». В доказательство вышесказанному месье Дени буквально не сидится на месте. Он играет с чайной ложечкой, пытаясь приклеить ее к носу, пока переводчица доносит до меня его слова.
Кстати, справляется она как отличница — внимательно слушает все, что говорит Лаван, поразительная память, она выдает такие же километровые ответы на русском, какие мой собеседник только что тараторил на французском. А мне почему-то кажется, что такому хулигану нужна вовсе не отличница. «Надо было идти на те курсы французского» — думаю с сожалением, наблюдая за эксцентричной жестикуляцией Лавана. Мне очень хочется посмеяться над его шутками, над которыми он сам хихикает. Какой же удивительный человек, раз может сам себя так легко рассмешить. Перевод его слов получается слегка «редакторским». Вся эта искра куда-то теряется в русском и мне хочется хотя бы взять месье Дени за руку, чтобы этот ток пошел напрямую. Тут же отказываюсь от этой мысли когда вспоминаю, как в прошлом году пыталась потрогать за локоть Кристиана Петцольда. Из лучших побуждений, конечно же!
Продолжаю разговор о персонажах Лавана и спрашиваю, было ли такое, чтобы он не мог избавиться от кого-либо из них:«Возможно, какая-то частица личности засела в вашем уме, интересно, кого вы до сих пор держите в себе?»
«Да вся моя личность состоит из персонажей, — тут же восклицает Дени, а потом долго думает, как продолжить. — Это довольно сложный вопрос, в том смысле, что иногда я отдаю частицу себя персонажу, а иногда это он меняет меня. Где заканчиваюсь я и начинается Алекс из «Любовников с Нового моста»? Мы ведь снимали этот фильм три года, я жил на улице, чтобы действительно почувствовать себя бездомным».
Дальше Лаван вспоминает о театральном опыте, и отмечает, что исторические личности, которых он сыграл (Фрэнсис Бэкон, Луи-Фердинанд Селин), всегда некоторым образом меняли его. «Я вот сейчас хожу по Одессе, вижу маленькие улочки, архитектуру. Когда вернусь во Францию, во мне останется это видение города и людей, которое, возможно, будет питать моего следующего персонажа». Кажется, что актер недоволен своим ответом: «И все-таки, бывало, что режиссеры брали меня в кино, потому что уже видели во мне определенного героя. Так что никогда не понятно, кто был первым — я или персонаж».
Решаю, что закончить разговор надо развенчиванием мифов: «Это правда, что вы сами придумали язык для месье Дерьмо в «Корпорации “Святые моторы”»?
Дени Лаван заметно оживает, видимо, вопрос про персонажей его слегка пригрузил. «Нет, это не совсем правда. Но только я могу говорить на этом языке», — загадочно улыбается мой собеседник. «Это была идея Леоса, мне она показалась отличной. Я всегда мечтал говорить на каком-то секретном языке, как у детей, я же большой ребенок!» Подтверждаю — Дени Лаван действительно как неусидчивый большой ребенок.
Месье Дени начинает рассказывать о короткометражке «Токио», где этот персонаж появляется впервые: «Со мной играл Жан-Франсуа Бальмер. Язык был прописан в сценарии и Жан совершенно не понимал, как с ним работать. Я предложил тогда сделать настоящий перевод, французский эквивалент для каждого слова». Дальше Лавана уже не остановить. «Таканататук», — Дени пытается научить меня парочке словечек, после чего свободно переходит на выдуманный язык, болтает, сам отвечает на собственные вопросы. Я вижу, как молниеносно меняется мимика и тембр его голоса. С восхищением слушаю и с ужасом пытаюсь понять, как это передать в печатном интервью. Про себя отмечаю, что месье Дерьмо — из тех персонажей, кто останется в Дени навсегда.
«Получается, Леос Каракс подал идею языка, а вы воплотили ее в жизнь?» — не успокаиваюсь. «Это обоюдный процесс, — отвечает Дени. — Он создал персонажа и язык, вдохновляясь моими чертами характера. А мне так понравилось на этом языке говорить, что уже после окончания съемок я на нем размышлял и даже начал писать стихи».
«А я читала об этом, но, честно говоря, не поверила!» — восклицаю. Ужасно хочу попросить его что-нибудь продекламировать, но встречаю взгляд вежливого и настойчивого координатора по интервью — пора прощаться.
На улице стало еще жарче, через десять минут начнется показ «Фокстрота», на которого у меня билет, а гугл-карты говорят, что до кинотеатра 32 минуты пешком. Может ускориться, вызвать такси? В результате плыву неспешно по тротуару и понимаю, что счастлива — только что Дени Лаван превратился для меня в величайшего персонажа — месье Дерьмо. Кажется, я впервые использовала слова «счастлива» и «дерьмо» в одном предложении.
